#3
hospital945
Отправлено 05.07.2011 20:46 MSK
В ЕКАТЕРИНИНСКОМ ИНСТИТУТЕ А.О. Смирнова - Россет - воспитанница Екатеринского Петербургского ИБД 1820-1825 гг.
В марте месяце приехал граф Ланжерон из Одессы и подарил мне большую куклу. Мне купили сундучок, в который уложили красный стомматовый капот, платье и две перемены белья, пока приищут казенные в мой рост, и мы подъехали к подъезду того приюта, откуда я столько лет не выходила, в котором я была совершенно счастлива шесть лет. Нас ввели в гостиную начальницы, маменька очень плакала, рекомендуя меня, я же не проронила ни слезинки. По приказанию начальницы явилась пепиньерка M-lle Schlein, которая меня повела в пустой дортуар, в котором сто-яли пюпитры и кое-где сидели девицы моих лет и моложе меня. Это были новенькие для формирования девятого выпуска. М-11е Schlein сказала девочкам, чтобы они со мной познакомились. Пошли расспросы и рассказы о том, что меня ожидает в течение дня, узнали, что я Сашенька Россет. Я не обедала дома и должна была ждать черный хлеб с солью, который раздавали тем, которые «е пили чай у классных дам. Добрая M-lle Schlein меня напоила чаем, после чаю мы играли, потом меня немного проэкзаменовали и сказали, что я буду в первом отделении, потому что хорошо читаю по-французски и по-немецки. Потом ужинали и после молитвы легли спать. В постели я вспомнила добрую Амалью Ив[ановну], бабушку и плакала, но заснула крепким сном до звонка, в который беспощадно звонил солдат. Его звали «курилка», потому что его обязанность была курить смолой в коррндорах. Мало-помалу число новеньких дошло до ста тридцати, и перестали принимать новеньких. Класс был сформирован, и первого августа явились учители. В понедельник, в девять часов, законоучитель, священник с какого-то кладбища, который был рассеян и немного помешан, никого по имени не знал, а вызывал прозвищами. Была одна «курчавая», другая «белобрысая», «маленькая», «большая». Если кто урока не знал, он говорил: «Поди, стань на дыбки», т. е. на колени. Мы учили наизусть катехизис митрополита Платона и священную историю, кажется, его же. В половине одиннадцатого в классе отворяли форточку, и мы ходили попарно, молча, в корридоре (не смели разговаривать). Потом приходил учитель географин Успенский. Он всегда был пьян, но хорошо знал свое дело, н мы любили его урок. В двенадцать часов обедали. По милости нашего эконома, обед наш был очень плохой; суп, подобный тому, который подали Хлестакову, разварная говядина с горохом или картофелем и большой пирог с начинкой моркови или чернослива. Вторым — размазня с горьким маслом и рагу из остатков. Картофель в мундире был самое любимое блюдо, но, увы, порция горького масла была самая маленькая, из-за нее были торги или споры. Питье было весьма кислый квас, нз которого два раза в неделю делали гадчайший кисель. Картофель уносили по уго-ору с Крупенниковой в кармане или в подкладке наших салопчнков, а Крупа жарила этот картофель в печке и разносила, когда дама классная уходила в свою узенькую келью, оставляя из предосторожности дверь полуоткрытую. Моя классная дама была родом англичанка хорошей фамилии, М-11е Walsch, а я у нее пила утром и вечером чай. Маменька ей платила десять рублей в месяц. Чай был хорош, с свежим молоком и сухарями из лавочки. Их приносил Никита, рябой, хромоногий инвалид, наш большой приятель, он в лавочке покупал нам фунтовой белый хлеб, мед, пряники и леденцы. Наши другие учители были очень плохи: некто Тройский для перевода с немецкого, Тимаев для переводов с французского. Два учителя рисования, Шеман, вечно пьяный, учил рисовать цветы, а Фаро-фонтов — добрый и почтенный старик,— фигуры; старик Слонецкий — учитель истории и арифметики, Эр-тель— немецкого языка. Я брала уроки на фортепиано у M-lie Nagel, французской эмигрантки, играла les exercices de Cramer * и маленькие сонаты Плейель. Учительница танцевания была М-Ие Слонецкая, дочь нашего учителя. М-Не [слово не разбор,] была очень добрая и умная старушка, и, как много французов, никогда не могла выучиться говорить по-русски. Всякое утро она говорила своей девушке: «Ch